Директор бумажно-целлюлозного комбината Мирон Алексеевич едет хоронить жену Таню в те места, где они когда-то проводили медовый месяц. Едет не один, а с фотографом по имени Аист, которому по дороге рассказывает трогательные подробности своей жизни с Таней. В повествование вплетаются воспоминания героев, а также обряды и верования народа мери — малочисленного финского племени, когда-то жившего в Северном Поволжье и растворившегося среди русских.
Драма |
16+ |
Алексей Федорченко |
6 июня 2010 |
28 октября 2010 |
1 час 15 минут |
ovsyanki.ru |
Осколок древнего финского племени с птичьим именем Аист (Сергеев) числится фотографом на захолустной бумажной фабрике. Когда у директора (Цурило) умирает молодая жена (Ауг), мужчины, сделав вид, что едут подписывать договор по бечеве на канатную фабрику в Горбатов, грузят дородное женское тело в хетчбэк, берут в местном хозяйственном мелкооптовую партию дубовых топорищ и, не пойми зачем захватив с собой клетку с парой птиц овсянок, отправляются на берег реки разводить погребальный костер. В мире производственных драм 70-х, куда неожиданно постучались Перуц с Маркесом, крепкие хозяйственники моют любимых жен водкой и вплетают им в лобковые волосы разноцветные нити, а хор заводской самодеятельности по праздникам выводит оду аптечному чабрецу с сушеной рябиной. Даже на посту ГИБДД, где персонажей любого отечественного фильма обязано ждать лобовое столкновение с реальностью, гражданам с трупом на заднем сиденье козыряют: «Веретеницу везете? Понимаем».
Мир полумертвых обрядов, проступающий за измерением фуд-кортов, автострад и дешевых «Нокий», не назовешь чудесным — слишком деловиты физиономии героев, поджигающих ритуальное кострище с помощью автомобильного прикуривателя; недаром председатель венецианского жюри Квентин Тарантино, аплодировавший «Овсянкам» пятнадцать минут, с восторгом поверил в северный народ, практикующий омовения «Столичной». Несколько лет назад режиссер Алексей Федорченко привозил в Венецию мокьюментари «Первые на Луне» и был награжден за лучшую документальную картину; теперь приз экуменического (то есть религиозного) жюри получил его фильм о несуществующей культуре, не имеющей религии. Сняв подделку под мистическую притчу с церквями в тумане и березами на заре, Федорченко вводит публику в желанное заблуждение, что у нас возможен новый Тарковский, играючи уделывая на этом поле глубокомысленного имитатора Андрея Звягинцева, тем более что «Овсянок» снимал звягинцевский оператор Михаил Кричман. На деле же — легко прощается с культурными кодами советского поэтического кинематографа, переводя их в область преданий мертвого племени, и заодно намекает новому молчаливому кинопоколению Хлебникова и Хомерики, который год кропотливо документирующему постсоветскую реальность, что пришло время перейти от документооборота к стихам. Не случайно ближе к финалу герои топят в проруби пишущую машинку — старые слова должны утонуть. А когда сойдет лед, из воды, очевидно, появятся новые.